Сергей Фомичёв - Сон Ястреба. Мещёрский цикл
– Всё так, – говорил Филофей. – Но выбор из двух зол – суть дьявольский выбор.
Пердика отступал. На его месте возникали другие. Жадность делала церковников на редкость изобретательными в обосновании выгодного всем решения. Осада патриарха нарастала из дня в день.
Никто из продажных чинуш не догадывался, что Алексий уже шкрябал черпаком по днищу казавшегося бездонным денежного котла. Серебро иссякало, подобно степному ручью в сильную засуху. Десятилетия ушли на то, чтобы накопить его, и меньше года, чтобы спустить.
Правда, викарий взял с собой далеко не всё. Там, в Москве, ещё оставались значительные запасы, но предназначались они для совсем иных дел. Сан митрополита был лишь шагом на пути к более серьёзным задачам.
***Влахерны встретили русского священника, как пасынка, получающего благословение помимо желания опекунов. Долгожданный «Аксиос» не грянул, скорее, продребезжал тихим нестройным хором, но Алексию он показался песней ангелов. Согласие клира ещё долго звучало в его ушах.
Церемония утомила, но Алексий был доволен собой. Почти год ожидания и, наконец, победа. Даже постное лицо Филофея больше не раздражало. Ведь это лицо провозгласило его митрополитом. Из местных лишь Пердика искренне радовался назначению. Епископы, патриаршие чиновники, с удовольствием бравшие серебро, не скрывали презрения к выскочке с севера.
На выходе из храма Алексий увидел литовского посла. Тому совершенно нечего было здесь делать. Но он пришёл и встретил русского священника неизменной ухмылкой. Значит, пришёл нарочно, чтобы показать свою силу. Неужели у Ольгерда оставалось что-то про запас? Видимо, осталось. Он вполне мог добиться постановки для своих земель отдельного владыки.
Ухмылка и предстоящие трудности отравили священнику вкус победы.
– Домой! – сказал он Василию.
– В Москву? – в голосе печатника прозвучала надежда.
Алексий и сам был бы рад покинуть Константинополь как можно быстрее. Но бросать дело на самотёк он позволить себе не мог.
– Пока только в Галату, – ответил митрополит. – Нужно выяснить, что на уме у литвинов.
***– Вон тот, который постарше и побогаче выглядит, – показал Скоморох на идущего в окружении дюжих монахов священника.
Маг сдул пыль с камня, выпотрошил мешок, и будто торговец мелочами разложил перед собой колдовские припасы. Чего здесь только не было…
Чего бы ни было, Скоморох старался не подглядывать, дабы не перетрусить. Он предпочёл смотреть на врага, и лишь изредка переводил взгляд на Бресала.
– Так-так, – бурчал тот под нос, поднося к лицу то один, то другой предмет.
Он тщательно осматривал пожитки, словно впервые увидел всё, чем владеет. Затем, оставив несколько вещиц, вернул остальные в мешок.
Скоморох не нашёл в подобных запоздалых приготовлениях никакого смысла, он даже подумал, что колдун и сам ещё не выбрал, какую именно погибель обрушить на Алексия.
Примерно так оно и оказалось. Додумав какую-то мысль, Бресал хихикнул.
– Вот! Это, пожалуй, в самый раз будет…
Тем временем Алексий и монахи уже поравнялись с развалинами, за которыми скрывались заговорщики. Пришёл час действовать.
Водя перед собой руками, Бресал бормотал что-то на неизвестном Скомороху языке. Но концовка прозвучала на греческом:
– … и всякий, кто коснётся руки твоей, или платья твоего, или вкусит с тобой пищу, или разделит кров или молитву… всякий кого одаришь ты милостью, кому протянешь длань помощи… да будет тот предан земным и небесным карам.
Ничего особенного не произошло. Громы и молнии остались на своих небесах. Алексий лишь на миг запнулся и продолжил путь. Скоморох, сглотнув слюну, задумался о спутнике. Он был явно, всецело и безнадёжно безумен, этот Бресал. Его извращённые представления о справедливости имели в основе не наказание виновного, а губительную кару всем окружающим.
– Такое ощущение, что ты проклял всех, кроме самого негодяя, – осторожно, старательно скрывая раздражение, заметил Скоморох.
– Я же предупреждал, – пожал плечами Бресал. – Мои заклинания не убивают и не причиняют прямого вреда человеку, против которого направлены. Это, однако, не означает, что он легко отделался.
– Что ж, по крайней мере, шайке монахов не поздоровится, – решил новгородец.
Они покинули развалины.
– Самое время напиться, – колдун подмигнул спутнику. – Давненько я не выбирался в город. Здесь поблизости есть одно местечко… вернее было, когда я в последний раз прошёлся по корчмам.
Скоморох пожал плечами.
– И как долго продлится твоё заклинание? – спросил он по дороге. – И не сможет ли Алексий найти против него какое-нибудь средство?
– Проклятие невозможно преодолеть, – Бресал улыбнулся. – Пока я жив, оно будет действовать безотказно, поедая всех, кто окружает твоего попа. Всех его близких, друзей, родичей. Всех, с кем он соприкоснётся. Ты только представь, как он сможет теперь выполнять свой пастырский долг? Ведь его благословение неизменно обернётся проклятием, а его доброта злом.
– Будем надеяться, ты проживёшь достаточно долго, чтобы твоё слово успело разворошить всё их змеиное гнездо.
***Они завернули в ту самую корчму, где некогда, нуждаясь в средствах, Скоморох выиграл кучу денег, а потом оказался в канаве избитым и обобранным. С нынешним товарищем он не боялся. Стало даже любопытно, куда всё повернётся, если разбойники узнают бывшего посетителя.
Игра здесь и теперь шла во всю. Мелкие торговцы быстро расставались с дневной выручкой и отваливали к хозяину, отдавая ему последнюю монету с надеждой набраться достаточно, чтобы залить неудачу. Мошенники работали споро, но без выдумки. Словно портовые грузчики, ворочающие изо дня в день одно и тоже. Они потеряли всякий стыд и осторожность. Быстро выдоив бедолагу, тут же сажали за стол другого, а те были слишком пьяны, чтобы возражать.
С тем же успехом парни могли просто отбирать у людей деньги, но видимо, душа к прямому разбою у них не лежала. Мошенники ценили своё ремесло.
Новгородца узнали. Пара бычков направилась в уголок, где устроились они с колдуном.
– Пшёл отсюда! – прорычал один из них Скомороху. – Не утруждай нас излишней работой. В другой раз не отделаешься так легко.
Скоморох, лениво зевнув, посмотрел на спутника. Тот даже не повернул головы. Провёл ладонью перед лицом верзилы, а затем встряхнул руку, словно сбрасывая с неё грязь.
Парень вздрогнул. Его глаза наполнились ужасом. Он что-то увидел перед собой, недоступное зрению прочих. Второй громила открыл было рот для ругательства, но грохот встретившегося с полом напарника сотряс трактир, и оскорбления остались не высказанными.
– Отвали, – произнёс Бресал, глянув парню в глаза.
Тот послушался. Подняв товарища, помог ему добраться до предводителя – низенького человечка, что сидел с ватагой в противоположном углу.
Между тем хозяин решил, что новые посетители стоят усердия. Кувшин с вином появился раньше, чем колдун завершил заказ.
Пил Бресал много. Кувшин, полученный на двоих, он выхлебал махом и почти без участия Скомороха. Тут же заказал следующий. Презирая обычай, он не разбавлял вино, хотя нельзя было утверждать, что этого не сделал загодя сам хозяин.
Игра прекратилась. Парни шептались в дальнем углу, замышляя какие-то козни. Один метнулся прочь из корчмы, по-видимому, за подмогой. Колдун не обращал на их суету внимания, вероятно заранее считая ничтожными любые потуги. Хозяин приносил выпивку с такой спешкой, словно от скорости зависела сама его жизнь.
Скоро Бресал достиг того состояния, когда пьяного человека тянет на исповедь. Скоморох оказался первым за многие годы слушателем, и накопившееся слова достались его ушам.
– Моя жена была красоткой, каких мало встретишь, – забубнил колдун. – Не из знатной семьи, но вполне умна и образована, чтобы вскружить голову не только внешностью, а даже одной беседой.
Тоскливей занятия нет, чем выслушивать чужие семейные истории, но новгородец внимал, а что ему ещё оставалось делать.
– В том, что она стала искать утехи на стороне, возможно, немало и моей вины. Я слишком много занимался тогда наукой. Целыми ночами просиживал над книгами и опытами, составлял альманахи, а днём отсыпался.
Колдун тряхнул головой.
– Однако это не повод, чтобы оправдывать предательство, верно? Вот тогда я и задумался над изощрённой местью. Я решил оставить ей красоту и молодость. Я, знаешь ли, не привык отбирать подарки. Но подлую тварь следовало проучить…
